Автор: Натаров В.А.   
Ёсукэ жил на полпути из Токио к университету — на станции Сагами-Ооно, и оставшийся путь мне предстоял вдвоем с Одой. Он был расстроен и как ни старался, никак не мог выглядеть беспечным.
Я чувствовал, что выражать какое-либо сочувствие с моей стороны будет нелепым и невежливым, поэтому молчал.
На нашей станции Онэ мы с Одой зашли в какую-то забегаловку, заказали рамэн [vi] . В заведении громко работало радио, и вдруг я услышал… свой собственный голос. Да, это был репортаж о прошедшем конкурсе японского языка и фрагмент моего интервью с назойливой журналисткой.
— И когда ты все успеваешь, Маарерий? — спросил Ода.
Я ответил что-то маловразумительное, и мы, доев рамэн, попрощались. Я пошел к себе в общежитие. Было темно, долгий путь в горку навевал тоску. Никакой особой радости я уже не чувствовал, скорее, некую опустошенность и усталость.
— Ну, как? Сдал? — спросил Сергей Ч.
— Да.
— Молодец! Не зря я тебя привел в каратэ! — обрадовался Сергей. — Эх, если бы я тоже ходил с тобой, сейчас тоже получил бы черный пояс. У меня ведь сначала лучше, чем у тебя, получалось! И растяжка была лучше!
— А кто мешал? — пожав плечами, ответил я и пошел мыться в фуро.
До возвращения домой оставалось чуть больше месяца.
— О! Маарэрий! Черный пояс!!! — приветствовали меня на следующей тренировке. — Поздравляем!! Теперь в Москве свой клуб откроешь?
— Какое там! Мне еще учиться и учиться! Черный пояс — это аванс! — отвечал я, нисколько не лукавя. Так что оставшийся до отъезда в Москву месяц я тренировался в том же жестком режиме.
За три дня до моего отъезда перед последней тренировкой ко мне подошли Ёсукэ и Ода.
— Маарерий! Мы хотим тебя пригласить сегодня в ресторан — на прощальный ужин. Поехали в Токио?
Я сразу же согласился, даже не вспомнив о том, что наш руководитель группы строго запрещал нам ездить в Токио по одному, да еще и без уведомления. По правде говоря, все советские студенты уже давно перемещались по одиночке, заранее договариваясь друг с другом, якобы они были в Токио вместе.
Строгость нашего руководителя группы в некоторой мере была оправдана. За год до нас имели место неприятные случаи. Одного студента, выскочившего ночью из общежития за сигаретами, остановил полицейский патруль, а у него, как назло, не оказалось с собой документов. Его продержали в полицейском участке час, а потом выпустили. Это считалось ЧП: мало ли что наш студент наговорил или, не дай Бог, подписал! Другой студент загулял в Токио и не успел на последнюю электричку. Он появился в общежитии только утром, а тогдашний руководитель группы, опасаясь обвинений, что недоглядел, успел позвонить в посольство и заявить о пропаже студента. Парня отправили домой раньше положенного срока.
Доехав до станции Синдзюку [vii] , я, Ода и Ёсукэ засели в пивной ресторан, где можно было, один раз заплатив определенную сумму, неограниченно пить пиво и есть мясо, которое мы готовили сами прямо на жаровне, вмонтированной в наш стол.
Подвязав фартуки с фирменной эмблемой заведения, мы увлеченно жарили мясо, подкладывая друг другу готовые куски, пили пиво, непринужденно разговаривали. Вышли мы из ресторана где-то около полуночи.
Ода сказал, что у него есть дела в Токио, многозначительно подмигнул, показав при этом мизинец — жест, означавший, что его ждет подружка, и исчез. Мы с Ёсукэ поехали назад. До нашей станции поезда уже не ходили, через пять минут отправлялся последний поезд, который шел только до Сагами-Ооно, станции, где жил Ёсукэ.
Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок.
«Кажется, влип!» — подумал я, вспоминая невеселые прошлогодние истории с советскими студентами…
— Не расстраивайся, Маарерий! — сказал Ёсукэ. — Сейчас доедем до моего дома, а оттуда я довезу тебя на машине!
— Я благодарно кивнул.
Ёсукэ жил рядом со станцией. Он выкатил из гаража неповоротливую «Тоёту Краун». Все же Ёсукэ был здорово навеселе, потому что при выезде из гаража зацепился краем переднего бампера. Он даже не вылез посмотреть, что произошло, пробормотав только: «Ладно! Поехали!»
Через двадцать минут мы подъехали к общежитию.
— Ладно! Будь здоров, Маарерий! Не забывай нас!
— Счастливо, Ёсукэ!
Дойдя до бокового входа в общежитие (центральный закрывался ровно в одиннадцать, а остальные были открыты круглые сутки), я обернулся. Ёсукэ озабоченно осматривал бампер машины, основательно покореженный.
Мое отсутствие и позднее возвращение никем не было замечено.
Ночь перед отъездом нашей группы на родину гуляло все общежитие. Танцы, музыка, толпы народа перемещались то на улицу, то опять внутрь, на поляне запускались петарды и жарились шашлыки. Угомонились только к пяти утра.
Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, уже через полгода наступило пресыщение японской экзотикой, нестерпимо тянуло домой. Но когда отъезд стал реальностью, вдруг оказалось, что уезжать жалко. «Эх, было бы здорово съездить в Москву на каникулы, а через месяц-другой — снова в «Токай!», — подумал я с грустью.
В восемь утра за нами пришел автобус. Сонные, мы загружались в него, прощаясь с теми из студентов общежития, кто нашел в себе силы выйти нас проводить. Когда расселись, то оказалось, что одного студента не хватает: куда-то запропастился Андрей С. Андрей был парнем пунктуальным, любил выступать на политинформациях, всегда оповещал руководителя группы о своих перемещениях — его за это часто ставили в пример.
«Да выпил лишнего, и спит где-нибудь под кустом!» — сострил кто-то
Прошло еще полчаса. Надо было выезжать, иначе мы не успевали на пароход. Нам предстоял непростой обратный путь, снова тремя видами транспорта: пароход — поезд — самолет. Руководитель группы, помаявшись, позвонил в посольство. Его там, видимо, успокоили, и велели везти группу в порт. Едва мы доехали до Ёкогамы, преподаватель вновь бросился звонить в посольство. Он вернулся к нам белый, как полотно, его губы дрожали: «Андрей попросил политическое убежище в американском посольстве. Эту новость уже передали по японскому телевидению».
Источник: www.shorinryu.ru